Эпизод 8. Все или ничего

Евский сидел на уроке истории и, как обычно, не слушал преподавателя. У него была тема поинтереснее: он мысленно планировал, как перевести отношения с Соней на новый уровень. Балет был очень кстати, потому что они будут сидеть рядом при выключенном свете. Это интим. Можно дождаться подходящего момента и невзначай положить руку на ее бедро. Интересно, она придет в мини-юбке? Вряд ли: это же культурное мероприятие. Скорее всего, будет юбка до колен или брюки. Лучше брюки. Хотя, пофиг. Главное, положить руку. А там будь, что будет. Наверняка, она не будет устраивать сцену посреди такого количества зрителей. Ну, уберет руку в первый раз. Второй-то точно оставит. Юношеский максимализм был безупречен. Евский уже представлял, как они целуются, забыв про балет, как вдруг вместо Сони появилась она:

— Евский, в каком году произошло восстание Спартака? — Полина Альбертовна, учительница истории по кличке «Вечность», задавала вопросы тоном, не терпящим неповиновения.
— Полина Альбертовна, вот Вы вспомнили, мы же это в пятом классе проходили.
— Вот я и хочу понять, Евский, научился ты чему-то, кроме, как стучать по мячу.

Александр не помнил ни дату, ни даже век восстания. Однако опровергнуть подозрение учителя в том, что у него как у ярчайшего представителя футбольной молодежи мяч вместо головы, было делом чести. Поэтому хоть что-то ответить было просто необходимо:

— Так, восстание Спартака, говорите, — Евский тянул время, подбирая ответ. – Оно случилось в 1992-м под предводительством Олега Романцева. Они там раз 9 подряд восстали и выиграли, не говоря уже о мимолетных трофеях, — Евский произносил эти слова с такой серьезностью, как будто сам был частью спартаковского триумфа девяностых. 

А Спартаку тех лет, возможно, не хватало такого парня, как Евский: безупречного в исполнении нереальных задумок. Саня представил, как он, обыгравшись в стеночку с Мостовым, убирает на замахе парочку динамовских защитников и кладет на противоходе в девять. Стадион в диком. Карпин треплет его за гриву. Мостовой говорит: «Красава, Евс!» Вокруг атмосфера спортивного счастья, среди которой вдруг, откуда ни возьмись, прорезался бас Полины Альбертовны: 

— Тебе пара, Евский!

Саня не любил сдаваться. Его футбольный мозг, натренированный не выключаться из борьбы, даже если соперник давит, молниеносно выдал защитную реакцию:

— Так не честно, Полина Альбертовна. Вы не обозначили, о каком Спартаке идет речь. 
— Саша, при всем уважении, ты же понимаешь разницу между восстанием и спортивным состязанием, между идеалами рабов и идеалами футболистов? – учитель знала, как ставить на место юных выскочек.
— Я вижу только одно: и те, и другие хотели победить, — Евский пытался доказать, что не заслуживал двойки. 
— Да, но какой ценой? Проиграв игру, футболисты теряют очки. Проиграв сражение, рабы теряют свободу. Одни просто не становятся лучшими, а других – казнят. Чувствуешь разницу?

Евский, конечно, чувствовал разницу. Он мог бы выступить на грани фола и рассказать о настоящей казни Андреса Эскобара, которого фанаты убили за роковой автогол. Он мог бы привести в пример незабитые пенальти, судьбоносные травмы, вратарские ошибки, которые пусть не лишают жизни, но способны лишить карьеры или величия. «Чем не казнь?» — подумал Евский. Однако решил не дразнить учителя и дипломатично ответил:

— Да.

По дороге домой Саня включил Heartless и задумался о разнице между временами, людьми и ситуациями. Он понял, что все в жизни должны за что-то бороться: гладиаторы – за жизнь, рабы – за свободу, футболисты – за победы. Вспомнив про Соню, он додумал: мужики – за баб. При этом каждого человека на его пути может ждать как все, так и ничего. 

Меньше всего Евский хотел получить ничего. Поэтому он решил на нем не зацикливаться.